Дарья Кричфалушая

Рецензия на книгу Аллы Горбуновой «Кукушкин мёд».

Это поэтический сборник – или небольшая философская притча? Небольшая, потому что помещается в мой черный кожаный портфель, купленный в дни перед рождением сына, моего второго ребенка, чтобы туда можно было складывать несколько памперсов, салфетки, зарядку для смартфона, электронную читалку и небольшую книгу. Читать, пока качаешь кровать на колесиках. Маленький дом на колесиках, в которой сын будет отдыхать. Можно читать вслух, тогда будет слушать дочка, ей пять. Что-то новое она воспринимает с недоверием, типичный детский консерватизм. Сквер. Я читаю вслух «Чемодан из-под кровати». Читаю и начинаю реветь: на фигуре дедушки, на фигуре матери. Надя смотрит на меня внимательно. Что это там за «черно-белая листва», что за «носочки на ногах у девочки». Что это мама заплакала (опять).

Она говорит: «Прочитай мне ещё раз эту сказку». И я читаю ещё раз. Она просит сделать это снова и снова. Теперь, когда она узнала стихотворение, она вновь и вновь хочет повторить впечатление. Теперь это её стихотворение, как её любимые мультики или игры. Я повторяю его и думаю о том, как дети переживают смерть, и как, должно быть, Надя рада, что мама читает ей – как взрослому ребенку – про смерть и время, про страх, про страдание, про любовь и прошлое. Она заглядывает со мной в старый чемодан из-под кровати, который достала красивая поэтесса, чтобы показать это, личное и человеческое, нам, ныне живущим, и тем, кто придет вслед за нами.

Я прихожу домой и отпускаю детей в сон. На крошечной хрущевской кухне я одна, я смотрю в окно, там ночь. Одинокий вечер. Я открываю книгу и становлюсь маленьким муравьем. Вместе с ним я провожу этот вечер, покачиваясь на маленькой травинке над спящим городом. Мне также страшно и одиноко, но я чувствую, как природа понимает меня, и тогда темнота отступает, тогда действует поэтическая терапия. Все лето я ношу с собой книгу Аллы. Она стала моим талисманом (осенью ее сменит Славой Жижек и его «Искусство смешного возвышенного»). У меня есть «Кукушкин мёд» со мной, и ничего, что я кукушка, и ничего, что я дурная и странная, и ничего, что у меня всё не как у людей (не как у людей, которые пишут о себе в блогах счастливого материнства), я кукушка, но у меня есть мёд. Это только я могу плакать и читать Наде стихотворение, а она будет тихо и внимательно слушать, замирая, как будто это церковное пение. Эта книга – глубина моего тёмного и прекрасного материнства, моего сложного и безумного материнства, моих страстей и моей души, моего женского тела, их детских тел...

Я не помню ничего про любовь мужчины и женщины в этой книге... Есть ли там она? Забылось. Не существенно. Есть мать и дитя, есть природа, есть память. Много-много матери природы, которая кинула нас цивилизации, городам. Города-сиротки на груди матери-природы. Испивают соки земли. Заброшенный, покинутый город, в который вернулась жизнь из лесов, город, в который хлынули потоки жизни, спрятанной на берегу теплого озера, на глубине холодного озера. Я помню любовь к маленьким и большим вещам, которые, окружая нас, создают чуткие локальные космосы наших квартир и дач, мест, существующих до и после нас, вещей, переходящих из рук в руки, от тела к телу, от душе к душе, от бабушки и дедушки – к маленьким внукам и правнуками.

Эти страшные и трогательный миры утешают мою грустную душу. Эта притча говорит о чем-то, чего ни вспомнить, ни забыть, о том, что «не вмещается в память». Всякое первое и всякое последнее время. Детство, которое я вспоминаю глазами своих детей. Прошлое, что хранят в своей утробе и собирают на поверхности природные и созданные человеком вещи, тела, которое они отдают моему восприятию – в момент внимания. Эта притча рассказывает о смысловой подложке каждой возможной вещи самой-по-себе. Разве возможна вещь сама по себе, без странного человеческого взгляда, без взгляда ребенка, который смотрит, не запоминая, загружая свою маленькую память до предела, чтобы сбрасывать всё слезами напряжения, вечером, переходя в сон. Эта притча на границе яви и сна, на границе между внутренним и внешним. Смыслы вещей проникают в нас, как мы – обнимаем их своими смыслами, существуя в едином универсуме – любви и отчуждения, ненависти и принятия, истины и лжи, детства, старости и зрелого настоящего.
Эта философская притча раскрывает изнанку жизни, а на изнанке мы видим аккуратные ровные швы и обработанные срезы. Мастерски созданное произведение искусства – сама жизнь – природа, люди, города и вещи – в его полноте и величии, в его радости и тоске. Спасибо, поэтесса.