Странным был человеком Кошкин Вася. Не то, чтобы посмеивались над ним, но как-то снисходительно считали не от мира сего и редко воспринимали всерьёз. Но зато имел Кошкин Вася благодаря этому сомнительному обстоятельству, да ещё белым кудрям до плеч, успех у дам, и потому жизнью тяготился не особо — да и блаженный юношеский возраст Васе позволял такое вот легкомыслие, как неотягощённость трагизмом жизненного бытия.

И был он, кроме прочего, поэт и самодеятельный артист. Бард, говоря пошлым провинциальным языком. И в качестве барда на местной сцене Вася Кошкин, во всех отношениях, блистал. Бардовских организаций в городе было много, и, по мере старения их активных членов, становилось всё больше. Любой уважающий себя местный бард, достигнув возраста Мохаммеда, не мог продолжать себя уважать, не создав собственной бардовской организации.

Бардом Вася стал не сразу; долгое время Вася, как и полагалось всякому, окончившему васину школу юноше, играл рок, но дело это было муторное и неблагодарное: инструменты стоили дорого, коллеги по коллективу больше интересовались пивом, чем репетициями, а публика знаменитыми звёздами, нежели Васей. Солидный васин репертуар, не укладывающийся ни в модный неопанкрок, ни в богемный хип-хоп, тяготил Васю своей нереализованностью настолько, что в один прекрасный момент Вася и решил стать бардом.

Бардом стать было очень и очень просто. Во-первых, барду ничего, кроме гитары, и не нужно. Во-вторых, публика у бардов всегда благодарная и непритязательная. В-третьих, бардам не нужны раскрутки и ротации — знай пой где придётся, а там и популярность настанет. А популярности Васе хотелось жгуче.

На первом прослушивании в городском клубе авторской песни Васю встретила коротконогая женщина, полная собственной значимости. Было ей как раз около 40, и, следуя многолетнему бардовскому кодексу, одета она была в спортивное трико и футболку.
— Ну, давай, садись вот, — приказала она Васе голосом, привыкшим приказывать. — Вон там стул бери.
Вася, робея и сковываясь, сходил за стулом в тёмный конец комнаты. Коротконогая женщина в трико и футболке села на подоконник, навалилась на оконное стекло и положила ногу на ногу.
— Ну, давай, — подбодрила она его покровительственно. — Играй.
Вася переборол смущение, положил на колено гитару и, запинаясь, тонким пересохшим голосом спел две или три песни из своего постоянного репертуара.
— Мгм, — сосредоточенно кивнула ему женщина в трико и сделала паузу, ненадолго задумавшись. — Вот что я тебе, Василий, должна сказать, как профессионал...
Вася напрягся так сильно, что начал притворяться, будто ему на всё наплевать.
— Скажу я тебе, Василий, вот что, — всё тянула женщина и теребила конский хвост у себя на затылке. — Вот что я тебе скажу... Значит, так, Василий... Во-первых...
Вася вдохнул.
— Во-первых, конечно, раз уж ты играешь, то играй. Если поёшь, то пой. Тебе не надо сидеть дома, в углу, тебе, конечно, надо выступать и петь. Петь ты, конечно, не умеешь, и мы тебя будем этому тут учить, это ты даже не обманывай себя, пению надо учиться. Ну и в-третьих. Ты, как я поняла, рокер, да?
— Нет-нет, — Вася испуганно замотал головой. — Я никакой не рокер!
— Ну, всё равно рокер, — обрубила женщина. — Тебе от рокерского вот от этого придётся избавляться. Не те у нас мелодии, и тексты у нас более лиричные должны быть. Меня, кстати, Ольга зовут, — вспомнила вдруг она, что не представилась.

В клубе Васе понравилось.

Начинали барды свои собрания с чаепития. Главенствовала за столом Ольга и несколько её ровесников — бородатых, в квадратных очках и потёртых джинсах. Все, как один, техническая интеллигенция, только один был, самый лысый и дураковатый, тот был журналист, но он был не свой, у него было своё бардовское объединение, региональный КСП. Тут же, за тем же столом, но более зашугано, кучкой, плечом к плечу, сидела клубная молодёжь — опрятные причёсанные мальчики, девочки без косметики, незаметно для себя подражающие Ольге и влюблённые в кого-нибудь из технической интеллигенции (журналиста не любил никто), пара девочек с косметикой (ибо без косметики им было бы уже слишком), и девочка по имени Алиса, которая была и с косметикой, и со стрижкой, и одета не как все, но зато ничего не сочиняла и ходила из любви к искусству, да ещё потому, что техническая интеллигенция была к ней благосклонна.

Васю быстро приняли в свой бардовский коллектив, улыбались ему приветственно и готовили к первому большому выступлению.

Начиналось всё с занятия по распеванию. Ольга усаживала молодёжь вокруг старого фанерного пианино, ударяла пальцем в "ля" и самозабвенно тянула, погасив окурок в пепельнице:
— Ля-я-я-я-я-а-а-а-а-а!
— Ля-а-а-а! — тоскливо басила и писклявила ей в ответ молодёжь, не в лад и невпопад, но старательно. Ольга упивалась ролью наставницы:
— Ну нет, нет, внимательнее. Ещё раз: ля-я-я-я-я-а-а-а-а!
— Бля-а-а-а! — хулиганил Вася. Все смеялись.

Васю полюбили.

Вскоре Вася давал свой первый концерт. Все местные барды регулярно давали концерты; это было несложно, поскольку любители бардовской песни в городе знали друг друга уже давно и концерты посещали с хорошей дисциплиной. Вася вышел на сцену и посмотрел в зал. В зале были темнота, пустота и снисходительность бликов на бардовских очках. Занятия не прошли даром, Вася вышел с уверенностью в собственных силах, но всё равно волновался. Мало ли что — гитара расстроится, глаза по грифу разбегутся.

— Здравствуйте, — сказал Вася.
Зал приветственно и доброжелательно похлопал.
— Спасибо всем, кто нашёл время, — тянул Вася, не зная, как начать. — Моя первая песня... Ну, то есть, не вообще первая, а первая, которую вы услышите... Она называется «Гироскоп».
Очки технической интеллигенции в зале одобрительно заблестели. Девочки поняли, что будет про что-то умное и с метафорами, и тоже приготовились слушать.

И тут Вася, конечно, забыл слова и сразу запаниковал. Он сыграл вступление и, не зная, продолжать или останавливаться, решил сделать вид, что это такое длинное вступление. Стал играть без слов, и услышал по шорохам и смешкам, что зал всё понял. Вася покивал головой, что, мол, он тоже всё понимает, но что ж поделаешь, раз всё так получилось. Зал подобрел. Потом Вася вспомнил слова и спел-таки бардам про гироскоп, который у одной девушки вместо сердца, и он хорошо подсказывает ей её положение дел в материальном мире, но зато из-за этого у неё теперь нет души, и нематериальная любовь гироскопу недоступна. Про гироскоп Вася знал из лекций в своём Политехе, и очень гордился, что так удачно вписал технический образ в любовную лирику (так сказала Оля, когда хвалила Васю).

Пять песен, которые Васе было позволено отыграть, вскоре завершились, и Вася встал, поклонился. Ему одобрительно аплодировали и кричали «Спасибо!» — и даже «Молодец!» один раз. После Васи выступала ещё одна девочка в длинной юбке, игравшая утомительными переборами и тянувшая про «ну что же ты» и про «ну где же ты», потом ещё один мальчик-спортсмен с патриотическими  песнями про пацанов, которые любят свой город и свою страну, и, в общем, было понятно, что Вася понравился залу больше всех. Вася это тоже почувствовал, и после концерта готовился к маленькому триумфу.

Где-то через час после концерта, когда разошлась случайная публика, члены клуба и приближённые собрались в фойе вокруг трёх столов с бутербродами и водкой. Сперва, конечно, обсуждали выступавших. Девушка смущалась, патриотичный мальчик выпячивал грудь и благодарно жал руку всем, кто подходил его похвалить, а Вася только улыбался и кивал — он понял вкус настоящей славы.

Вскоре водка сделала своё дело, и фойе загалдело, засмеялось, зазвенело. Вася начал различать в толпе знакомые лица, потом переключился и на незнакомые. Люди активно общались; кто-то уже настраивал гитару; бутерброды подходили к концу, но водки ещё было предостаточно.

— Ну, как настроение твоё? Дебютант? — Алиса и ещё какая-то девочка подошли к Васе из-за спины. Васе девочка очень понравилась, красивая, и одета как он любил — неформалка, но в меру. Алиса тоже была симпатичная, но обычная, скучная, а эта прямо притягивала васино внимание.
— У меня настроение очень хорошее, — ответил Вася и кивнул красивой девочке. — Меня зовут Василий, а как вас?
— Меня зовут Маха, — сказала девочка, и спрятала смущение за отстранённым выражением лица, отвернулась к подруге. — Алиса, где поссать вы тут ходите?
— За сценой около гримёрок есть служебный туалет, иди туда.

Когда Маха ушла, Вася спросил Алису, чем её подруга занимается.
— Сейчас чем занимается? На унитазе сидит, я так понимаю. — Опьянев, Алиса начала много шутить и улыбаться.
— Нет, а по жизни?
— Организует концерты. Рокеров привозит всяких. Из второго эшелона. Недорогих. Для говнарей. «Пилот», «Король и шут». — Алиса закурила и поправила чёлку на лбу. — Парня у неё сейчас нет, если тебе это интересно. Ну, то есть, у неё живёт там один, она его выгнать никак не может. Поссорилась с ним, но он думает, что ещё может всё исправить. И не уходит. Ну вот она и пришла сюда тусануться. И его позлить, и самой развеяться, знаешь там — ...
— Так надо действовать, ты думаешь? — стал заигрывать Вася.
— Да как хочешь. — Алиса затянулась особенно глубоко и потушила сигарету о внутреннюю сторону столешницы. — Девка она весёлая, неглупая, два языка знает, но с сюрпризами. Как по мне если.
— Понятно. — Вася налил себе водки и предложил Алисе тоже. Алиса кивнула, Вася налил и ей. Вышла пауза. Во время паузы на настроенной, наконец-то, гитаре, кто-то в дальнем конце, не видный в сигаретном дыму, начал наигрывать туристическое. Вася чокнулся с Алисой и выпил ещё водки. Народ стал собираться вокруг гитары и подпевать, Вася потянулся к народу.

Играл журналист из КСП, тот самый, с квадратной лысиной. Люди хором пели:
—  Понимаешь, это просто, очень просто, для того, кто хоть однажды уходил: ты представь, что это остро, очень остро — горы, солнце, пихты, песни и дожди...
Краем глаза Вася увидел Маху, которая вернулась из туалета, подошёл к ней поближе и кивнул в строну гитары:
— Тебе, наверное, это не очень нравится?
— Да нет, пофиг. Лучше, чем ничего. Скоро, конечно, надоест.
— А ты отсюда далеко живёшь?
— Не очень. А ты провожать собрался?
— Конечно.
— Я такси буду вызывать.
— Ну до такси проводить тоже надо.
— Прикольно. Меня тысячу лет никто никуда не провожал.
— Даже странно.
— Ну я просто три года уже с одним чуваком живу. Жила. Ну, пока ещё живу. Временно. В общем, у нас уже даже секса нету с год, не то чтобы провожания. Он меня заебал. Я его выгнать никак не могу.

Это то, за что Вася любил алкоголь: он развязывал языки и устранял смущение. Маха настроилась на пьяные откровения, и всё, что ему оставалось, только сочувственно кивать и поддакивать, пока остальные распевали бардовские песни.

— А ты на самом концерте была? — закинул Вася удочку.
— Нет. — Маха помотала длинными белыми волосами с парой тонких разноцветных косичек. — Мне Алиска сказала, что ты там тоже пел?
— Ну, так, ну, это не рок был, а так я раньше тоже рок пел.
— В какой группе? — заинтересовалась Маха.
— «Грей Вран», — назвал Вася одно из многих названий своей группы, постоянно менявшихся. — Но мы почти не выступали.
— Да. Мне про вас говорили, что вы есть, но я вас не слышала ни разу. Хотя я почти всех знаю.
Это был почти провал: васина группа не выступала нигде и никогда.
— Ты и местные концерты устраиваешь?
— Нет, но все же хотят на разогрев попасть. К известным музыкантам. Все предлагают сыграть. Ну и я, чтобы не вслепую, слушаю. И вообще такую музыку люблю. У тебя записи твои остались?
Записи у Васи остались, но дома. Кое-что можно было попросить у бывших соратников. Но всё это никак не вязалось с тем, что Вася теперь бард, а вовсе никакой не рокер.
— У бардов тоже хорошие песни бывают, — начал Вася. — Просто все судят по самым известным именам. А есть же и малоизвестные, но хорошие. Второго эшелона такие.

Упоминание про «второй эшелон» оказалось успешным, и Маха с интересом стала прислушиваться к Васе. А Васе — раз, и улыбнулась удача — квадратный журналист, который играл на гитаре, громко закричал:
— А вот кстати и нашего дебютанта давайте что-нибудь спеть попросим!
— Да, хорошо выступил! — подхватили в толпе. — А ты пока за водкой сходи!
— Давайте денег! — журналист начал собирать деньги. А Вася взял в руки гитару.

Теперь, после концерта, выпив сам и находясь среди выпивших людей, он стал очень раскованным. Совсем не волновался. Покрутил немного струны и неожиданно для всех сказал:
— Я вам лучше старое спою. Я этого тут у нас почти не пел. Ну, Ольга один раз слышала. Это из раннего моего. Из раннего творчества.
— Из раннего если, то давай про эту, про «луа-луа» такая весёлая, помнишь? — попросила Ольга. — Она мне понравилась тогда. Танцевальная такая. Мажорный квадрат в двенадцать тактов которая.
Вася не знал, что такое мажорный квадрат в двенадцать тактов, но понял, про какую песню Ольга говорит, про быстрый такой рок-н-ролльчик, как в пятидесятые годы. Не самая любимая была васина песня, но ему нравился приём: долбить по двум верхним струнам, прижимая ту, которая пониже, на втором ладу, а периодически — на четвёртом, ума много не надо, а получается прикольно.

— Ну, давайте! — громко крикнул Вася и ударил по струнам. И запел рок-н-ролл.
Две коротких строки и одна длинная. Бац-выкрикнул-пауза, бац-выкрикнул-пауза, и-и-и-и пока дыхание не кончится — а потом опять две короткие — и до бесконечности. Если играть быстро и ровно, то все начнут мотать головами и топать ногами — такая особенность. Когда журналист вернулся, все с увлечением танцевали, потому что разогрелись и хотели не просто общаться, но и прыгать. Пришедшая водка пришлась очень кстати. Люди захлопали в ладоши, закричали «браво» и Васе, и водке, начали суетиться и разливать, а Вася увидел, как Маха стоит чуть в стороне от всех, одобрительно улыбается, и постукивает ладонью по джинсам, словно Вася всё ещё играл.

* * *

Через несколько дней в местной газете была заметка про концерт. Васю в ней назвали молодым дарованием и надеждой регионального движения авторской песни. Это была совсем победа, потому что Маха теперь сама писала ему смс-ки с вопросами о том, где они сегодня встречаются. В тот вечер после концерта, когда под его гитару в фойе танцевали люди, он проводил Маху на такси, и, окрылённый своими силами, потянулся было поцеловать, но она подставила щёку, и в губы не дала. В ту же ночь он позвонил ей по телефону, и они болтали часа два, прерываясь на махины крики куда-то в сторону — «пошёл нахуй, не твоё дело, с кем я разговариваю, обсос!» — и на следующий день ходили по аллее с золотыми листьями, держась за руку, и теперь Маха уже давала себя и целовать, и сажать на колени, но домой по-прежнему уезжала одна и на такси, и первая не звонила. Но, великая вещь — слава: от неё и публика ликует, и женщины сдаются. Газета вышла утром, а вечером пришла смс-ка: «Лю тя. Давай встре. Где хо? Звони мне, зай. Чао». Вася немного скривился, но нежность в сердце взяла своё.

В клубе авторской песни все узнали про васино увлечение и подшучивали.
— Как у тебя твои творческие успехи? — смеялась Ольга и водила себе ладонью по гладкой жопе. — Не написал ещё любовную лирику никакую?
— Пишу, — отшучивался Вася. — Пописываю. Пс-пс-пс.
И шёл распеваться. На распевках он давно уже не хулиганил, но по старой памяти от него ждали выкрутасов. Не дождавшись, говорили вполголоса, как бы между собой, но так, чтобы Вася слышал:
— Любовь облагораживает человека!
— Да не только человека, как видим!
— Хи-хи.
Вася слышал, но не юморил в ответ, как обычно, а наслаждался происходящими в нём ощущениями. Приятны дни первой влюблённости, когда всё время думаешь о том, что в жизни произошло быстрое и неожиданное изменение, и это, не переставая, занимает твои мысли и чувства. Ты делаешь всё то же самое, что и раньше, но что-то тёплое и хорошее всё время находится рядом с тобой, не оставляет тебя, и смягчает нрав. Эндорфины, в общем. Но не только эндорфины.

А в городе, тем временем, близился День города.
Каждый год, в конце золотой осени, в последние ясные дни, городская администрация украшала главную площадь шарами и устанавливала большую сцену со звукоусилителями. Выступали на сцене понятно кто: днем — детские ансамбли, потом самодеятельные коллективы в картонных кокошниках с бусинками. Ближе к вечеру радиоведущие популярных станций проводили дискотеку, и, с наступлением ночи, приглашённые из столиц звёзды третьей величины пели под фонограмму свои хиты десятилетней давности. Затем делали фейерверк: один из городских заводов их производил, и властям это стоило дешево, редкое событие обходилось без фейерверка. После полуночи всё заканчивалось, и люди набивались на поздний транспорт, которому по такому случаю продлевали время работы.

В этом году в числе организаторов праздника оказался какой-то новый человек, у которого давным-давно тоже была какая-то там своя рок-группа. Не растратив до конца жар своей молодости, он загорелся идеей разбавить традиционный концертный набор местными рок-музыкантами, и по местному радио кинули клич. Радиостанцию завалили демозаписями, после чего стало понятно, что слушать всё это в таком количестве никто не будет. И всё должны решать личные связи.

Маха, узнав об этом, напряглась и сморщила нос; Вася поинтересовался:
— А тебе-то что?
Маха вынула из коробки сигарету, подожгла, пахнула густой первой затяжкой, и, по ходу дела всё больше раздражаясь, стала рассказывать.

— В общем, этот пацан, что у меня дома живёт. Дима. Мы с ним по тусовке познакомились. У него своя группа. Фигню играют, блюзы там, ну всякое такое, в стиле семидесятых. Он и сам старый уже, ему 32 года. Мы встретились на фестивале в ДК Дзержинского. Стали потом гулять вместе, я его с мамой познакомила. А у меня же плохие были с мамой отношения всегда. Он маме как-то сумел понравиться, потом жить у нас начал. Сам-то он из Зюкаево приехал, по комнатам всяким жил. Мама его к себе на работу устроила, хорошую должность нашла, менеджера по продажам на такое направление, где всегда спрос есть на всякое оборудование дорогое. Она у меня главный бухгалтер там сама-то. Ну, короче, мы с ним уже четвёртый год. И вот, по маминым стараниям, он недавно квартиру себе купил, у зубной клиники, на Килькина. А живёт всё равно у нас. И тут я недавно села за ноут, смотрю, он во Вконтакте выйти забыл. Там сообщения новые какие-то ему пришли. Ну, я открываю. А он с какими-то бабами переписывается. То да сё, «а я вот от одиночества страдаю, а у меня квартира в центре пустая стоит», а ля-ля-ля. Трахается он в ней с бабами всякими, сука. А я вообще глаза выпучила. Хотела ему сим-карту сначала как-то размагнитить, а ничего не выходит. Ну и я туда, сюда, ну что делать, не знаю.

Она, пока говорила, всё время смотрела куда-то то вниз, то в сторону. Потом посмотрела Васе прямо в глаза, и закончила:

— А потом ты появился. Такой вот красивый…
Вася подумал, что тут ему надо её поцеловать. Маха сначала поцеловалась, а потом дальше стала рассказывать.

— Диме не только мама помогала, ему и я помогала, это же естественно. Акции через знакомых всякие выигрывать, призы. Для группы его. Чтобы их на радио ставили, на сборники брали. Если кого-то привезу — ставлю их группу на разогрев. Чтобы люди их лучше узнавали. Так его и прославила. Он всех знает теперь. Со всеми через меня подружился. Так что на дне города стопудово его играть возьмут.

Тут она опять задумалась, сморщив уголок рта, и как бы в пустоту протянула:
— Может, им усилитель посредине песни вырубить?

Вася некоторое время обдумывал услышанное. То, что она с ним поссорилась, думал он, это хорошо. Плохо то, что он с её мамой живёт. Это первое его преимущество. То, что старый, это тоже хорошо: что он может понимать в современности? Однако, есть и второе препятствие. Маха любит рок и рок-музыкантов. А Вася теперь не рок-музыкант, а бард.

Ребус казался неразрешимым, но любовь способна на самые разные чудеса, и Васю, как будто ему ангел по макушке провёл, торкнуло:

— Так, если бы у тебя было, с кем петь, и тебя бы на день города взяли?
— Конечно, — Маха дёрнула бровями. — Я этого мужика из организаторов сто лет знаю. Который подал идею рокеров позвать. Только мне выступать не с кем.
— А со мной ты петь не хочешь? — у Васи перехватило дыхание, но он понял, что любой ценой хочет этого добиться. — Я пацанам позвоню, сыграемся за пару недель, как раз к выступлению успеем. Даже песни напишем!
— Песни у меня есть. И название даже есть. Мне его Синди придумал.
— Какой Синди, тот самый, из — ?
— Ну да. Я же все их местные концерты делала. Они у меня дома жили. Мама им макароны с тушёнкой варила.
— И они тебе ничего не разгромили?
— Балкон разгромили. Напились, что поделаешь. И вот сидим мы на этом балконе. Который они потом разнесут, они такие отвязные, ну просто вообще. Я у него на коленях сижу. Курим. И он мне название придумал. «Мари и хари». Как «Элен и ребята», только с подколкой. Панки же.
— Ты совсем не похожа на королеву харь.
— Ну, не знаю. Он говорил — главное, интерес вызвать, раздражение. Раздражать я хорошо умею. И настроение людям портить.
— Так, может, у тебя и друзья есть, готовые подыграть?
— Конечно, есть. Давно предлагали. Надо с ними созвониться. Какой ты у меня молодец, как ты круто всё придумал!

Васю накрыл восторг победителя, и он крепко сжал Маху в объятиях. Жёлтая аллея поплыла перед глазами и уплыла прямо в густое осеннее небо.

* * *

Парни, которым она позвонила, оказались понятливыми и весёлыми. Репетиции начинались ближе к вечеру. Барабанщик всегда приносил с собой или бутылку Киндзмараули, или дунуть. Из-за наступающей осени темнеть начинало рано, зажигался уютный электрический свет, в котором так красиво вьётся сигаретный  дым. Есть такое чувство, смесь радости и ожидания, которое рождается от того, что щелкает переключатель, и большая чёрная колонка посередине комнаты громко гудит. Потом она скрежещет и щёлкает: это наконечник шнура, джек, входит в гитарный разъём. От этих звуков всегда хорошее настроение и повод для глотка вина. Дальше басист на микшере выставляет уровни, «бум-бум-бум» — плывут по полу тяжёлые волны. Гитары строятся, играются отрывки мелодий, аккорды заполняют пустоту громким звоном. Барабанщик привинчивает железо, и пробует его несколькими ударами. Потом в микрофон звучит обязательное «Раз-раз-пидорас», и с потолка снисходят волшебные слова: «Ну что, с какой начнём?»

Каждому из выступающих разрешалось спеть по три песни, поэтому успеть подготовиться было вполне возможно. Песен как таковых у них не было, у Махи было два странных стишка, один про повесившегося на унитазном шнуре сказочного пони, второй про двух подруг, одна из которых напилась и обблевала родителей своего парня, а вторая снимала это всё на телефон. На эти стихи сочинили бодрые и задиристые мелодии, разбавили их продолжительными хуками и бриджами, и получилось как надо. Третью песню предложил Вася, пришлось её немножко стилизовать для того, чтобы получился  правильный постпанк, но и за этим дело не стало. Репертуар был готов и увековечен фломастером на стене во время первой же репетиции, и остальное время надо было просто довести его до автоматизма, чтобы на сцене не позориться. Это Вася сразу оценил, они со своей группой на сцене всегда как-нибудь позорились. Правда, среди его круга это позором не считалось, но тут, всё-таки, был день города.

К концу месяца все композиции звучали уже более или менее сносно, количество вина, выпиваемого за репетицию, увеличилось почти троекратно, и парни сказали, что неплохо бы программу «обкатать на живую».

— Перед тем, как выходить с новым материалом на серьёзном концерте, его всегда надо опробовать,— сказал барабанщик, самый музыкально образованный из всех, да и самый опытный. — В студии и на публике — это не одно и то же. Я уже договорился с клубом одним. Там три зала, в одном из них известная вам арт-шоу-студия будет удачную премьеру новой программы праздновать. Они как раз такую музыку любят. Вот мы перед основными артистами и бомбанём им нашим расколбасом. И посмотрим. Как это у нас звучит, и как это живыми людьми воспринимается.

На том и порешили.

Клуб был не то, чтобы совсем дорогим и пафосным, но, по васиным меркам, совершенно попсовым, дорогим и неоправданным. Ни его прежние рок-подпольные друзья, ни тем более нынешний круг общения, состоящий из энтузиастов авторской песни, о походе в такие места даже и не задумывались. Тем приятнее было входить туда со служебного входа, внося инструменты и некоторую аппаратуру.

Есть в этом сладкая гордыня избранничества, проникать в желанные для многих места в качестве не зрителя, но посвящённого и причастного. Никакое веселье в зале не сравнится со стоянием во время концерта за кулисами. Эти внутри там прыгают, веселятся, и у них там творится маленькое чудо, но тут — его изнанка, лаборатория волшебства. Из-за этого, наверное, когда-то дворянские дети сбегали с театром, несмотря на родительские проклятия. Огромное искушение — войти в касту жрецов.


Сцена была так себе, условная: узкая, невысокая, практически на уровне с клубным залом, в котором специальным каким-то образом были расставлены круглые диваны и столики около них. Местный звукооператор помог подключиться, погонял с музыкантами разные варианты настроек, поспорил о чем-то, но, в итоге, договорились и даже немного поиграли перед тем, как начнется. Хорошо, что песен было всего три штуки.

Потом приехали музыканты, которые должны были давать основной концерт. Вася знал их только издалека, но Маха и парни прекрасно были с ними знакомы, радостно здоровались, обсуждали общих знакомых и разные новости, звучали известные имена и названия, и Васе даже удалось удачно вставить несколько шуток так, чтобы его тоже оценили, заметили и запомнили. Между делом, речь зашла и о дне города, кто-то из ребят спросил Маху:
— Димон-то твой не взял тебя в группу что ли, раз отдельно выступаешь?
— Он не мой больше. Я его просто выгнать не могу, он не уходит.
Музыканты заметно оживились и развеселились:
— А, так у вас по музыке-то конкуренция теперь? А мы его видели утром, он ничего нам не сказал.
— Видимо, думает, что всё ещё может исправить. Пошёл он нахер, пусть с бабами своими исправляет.
И Маха повторила историю про то, как Дима кадрил девушек в интернете. Парни засмеялись так, что Вася понял — для них это давно не новость. Маха, однако, ничего не заметила.

Так, за разговорами и пробами звука пришел вечер, и зал стал понемногу заполняться празднующими. Маха и среди них знала многих, знакомила Васю с ними, тот знакомился в ответ; за один вечер Вася перезнакомился с таким количеством известных в тусовке людей, к каждому из которых раньше не знал, как и подойти. С ним болтали, как со своим, делились сплетнями (он улыбался и поддакивал), рассказывали анекдоты. Васю втянуло в какую-то совершенно иную жизнь, которой он раньше никогда не жил, а только мечтал о ней, и она была даже лучше, чем он себе представлял. «Как же просто!» — не мог надивиться он.

К началу музыкальной части все уже были веселы и расслаблены, обстановка стала весёлая и дружелюбная. Вася легко вышел на сцену вместе с остальными, и понял, как сильно это отличается: выходить одному или выходить с командой. Народ в зале сновал между столиков с выпивкой в руках, гудел болтовней и смехом, в глаза ярко било освещение.
— Начинаем, — прозвучало за спиной вполголоса, Маха вышла к микрофону, барабанщик дал вступительный такт, и Вася, безо всякого смущения и волнения, заиграл, как на репетициях.
Барабаны сразу смолкли и Вася понял: начал слишком рано, сначала же бас. «Вот и опозорились», — протрезвев, осознал он. Но сзади ободряюще прозвучало:
— Не ссы, давай сначала!
Зал тоже ободряюще заулюлюкал, услышав правильный звук. Всё было весело и душевно; Вася выждал басовое вступление, дальше отыграл без лажи. Маха вдохновенно спела свои дурацкие тексты и один васин. В итоге, получилось. Потом на сцену сразу же вышли главные гости вечера. Барабанщик свинтил железо, парни смотали шнуры, Маха помахала всем руками, в общем, не так всё оказалось и плохо.

Остаток вечера решено было провести в зале вместе с остальными. Парни быстро смешались с толпой, Маха с Васей сидели у стойки, обсуждали присутствующих и заливались пивом. Вскоре оно сделало своё дело, окружающие больше не интересовали наших влюбленных, они уже обсуждали только себя, и целовались, наслаждаясь одной минутой за другой. В таких ситуациях поцелуи могут быть очень и очень долгими. Вася окончательно погрузился в блаженный туман, и никак не ожидал, что кто-то похлопает его по плечу.

Он обернулся. На него смотрел странный тёмно-русый парень с редкой щетинкой и особенно идиотски на этом фоне пробивающимися усиками. Глаза его были зло, но в то же время растерянно прищурены. Он колебался в выборе линии поведения.
— Привет, пацан. — Он сказал это нервно и с вызовом, но вызов — странное дело! — был обращён не к нему.
— И нахрен ты приперся сюда?! — зло вскричала Маха и встала с барного стула. Она подошла к парню, и проорала ему прямо в лицо:
— Забирай шмотки свои, выматывайся от меня, иди к себе в квартиру свою на Килькина и там трахай баб своих поганых!
— А! — протянул Вася. — Вот кто ты.
— А это кто? — не унимался парень, кивая головой на Маху. — Это твоя девушка, да, пацан? Давно встречаетесь? Давно? М?
— Твоё какое дело? — ответил Вася невежливо.
— Тебе дело какое? — подхватила Маха. — Не бойся, не до того, как я про баб твоих узнала! Отвали от меня, я тебя не знаю, понял?!

Дима попереводил взгляд исподлобья то на Васю, то на Маху, потом процедил ей: «Дома поговорим!» — и, резко отвернувшись, ушел в другой зал.
— Сука, — зло и озабоченно прошептала ему вслед Маха. — Мамы дома нет сегодня. Ещё побьёт меня.
— Он что, бил тебя уже? — с готовностью постоять за любимую женщину взвился пьяный Вася.
— Было пару лет назад один раз. Была там ситуация одна. Расскажу потом как-нибудь.

К ним, между тем, подрулил, очень навеселе и на кураже, один из празднующих артистов; у него было какое-то своё христианское имя, но знали это имя только близкие люди. Большинству этот рыжий и развесёлый бородач был известен под именем Морковный, которое он получил за эту рыжину, или, чаще, Банан, в силу некоторого сходства двух растений. Банан относился к тому типу людей, которых внутренний свет просто распирает изнутри, и это заметно в них с самого рождения. Он был яркий, шумный, с рокочущими особенностями произношения, весёлый и очень талантливый. И всех подкалывал всегда.
— Ну чего, Маша? — с беззлобной подковыркой спросил он. — Дуэль? Всё? Стреляться теперь из-за тебя будут? Или ты им, как в кино, дуэль на гитарах устроишь? — и сам расхохотался своей шутке. — Ты там смотри! Оставишь нам весь город без гитаристов, придётся в леса, на рейвы переходить!
Он излучал тот тип веселья, в которое невозможно не втянуться, если находишься рядом. Они сами не заметили, как рты их растянулись в таких же широких улыбках.
— Отелло-то твой всё, на такси усвистел, — продолжал Банан. — Тесак поехал покупать. Сейчас вернётся, и весь клуб тут почикает от ярости, — на этом месте расхохотались уже все трое; пьяное сознание легко переключилось с напряжённости на лёгкое подшучивание.

Некоторое время они болтали втроём, потом Махе надо стало сходить в туалет, и, оставшись с Васей наедине, Банан резко сбавил градус веселья. Вполголоса, усмехаясь и немного картавя, он наклонился и начал говорить Васе на ухо:
— Ты, короче, смотри. Дима этот, да? Ты знаешь же, как зовут его, чела этого? Вот, короче, этот Дима, ты его не бойся особенно. Он с виду-то вроде бы ничего, крепкий, но он это, короче… Ссунок он, — Банан немного посмеялся и продолжил. — Видел я в деле его в одном как-то раз. Нет от него толку, кроме как на девок прыгать, короче. Он если увидит, да, что ты сдачи дать готов, ну и вообще драки не боишься, он не будет рыпаться. Так что ты смотри там. Ну ладно, я пошёл, Машке скажи там, что мне позвонили, короче, срочно, — он усмехнулся на прощание, помахал рукой и пропал где-то в темноте.

Часа в четыре утра стало понятно, что пора разъезжаться, и, вконец размякшие и распалённые друг другом, они вышли в зябкое утро.
— Мамы сегодня нет, — сказала она. — Поедем ко мне.
Рядом их уже ждал стоящий наготове у клуба таксист. Всё решалось. Вася, снимая со спины гитару, открыл заднюю дверь автомобиля и сел следом за Машей — рядом с ней. Его рука сама собой легла ей на колено; такие минуты, когда ещё надо немного подождать пока доедешь, пока зайдёшь внутрь — они всегда самые долгие, самые томительные. Наверное, таксисты это тоже как-то чувствуют, затылком, или просто в воздухе что-то торопливо звенит. По пустому городу ехать пришлось недолго; вот и её дом, который она так долго от него скрывала. Теперь осталась только дорога от такси до квартиры.

— Вот тут я и живу, — показала она на большое многоэтажное здание за кованым забором. Вася знал, что квартиры в этих домах стоили дорого и жили там люди состоятельные.

— А вон там мой подъезд. Блядь. Там Дима на скамейке сидит.

Дима, действительно, сидел на встроенной в подъездное крыльцо лавке. Одну ногу он поставил туда же, на сиденье, согнув её в колене, а вторую вытянул поперёк подъездной двери. В свешивающейся руке безвольно поникла горящим концом к земле свежезакуренная сигарета. Дима явно представлял себя очень кинематографичным. Голову он, с деланным равнодушием, склонил набок, и, время от времени, многозначительно плевал на ступеньки. Хочешь не хочешь, но им пришлось к нему подойти, чтобы попасть домой.

— Ну, вот и дождался, — старательно делая вид, что не замечает Васю, процедил он. — Пошли спать, а утром поговорим.
— Я пойду, а ты нет. Я всё тебе уже сказала.
Она набрала код на двери подъезда и открыла дверь, намереваясь больно стукнуть Диму по вытянутой ноге, но тот быстро успел её убрать. Затем он решительно вскочил с лавки и встал в проём, не давая им пройти.
— А ты никуда не идёшь, — сказал он, повернувшись к Васе. Вероятно, васина политика невмешательства придавала Диме уверенности в себе.
— А об этом тебя никто не спрашивает, — Вася старался говорить веско и спокойно, но не получалось, внутри уже всё пульсировало предчувствием скорой драки.
Дима попытался надавить психологически:
— Малыш, тебе не ясно сказано? Я сейчас скажу яснее, — и он страшно выпучил глаза, демонстрируя готовность к конфликту.
Вспомнив недавний совет нового знакомого, Вася нахмурился, отставил правую ногу чуть в сторону и назад, опустил голову и поднёс к лицу кулаки. Так у него получилась бойцовская стойка. Дима впал в легкое замешательство, а Вася сделал шаг вперёд, готовясь напасть. Банан оказался полностью прав: Дима убрал руку от подъездных дверей, с ненавистью посмотрел на Маху, и свистящим шёпотом быстро проговорил:
— Ну ладно, коза, ты у меня ещё узнаешь, мы с тобой всё выясним.
После чего ушёл быстрым шагом, и крепко стукнул чугунной калиткой.

Так они поднялись в квартиру, и Маха закрыла дверь на гладкий засов:
— Он вернуться может. У него ключи есть.
— Не вернётся он никуда, — ответил ей Вася, окрылённый успешной битвой. — Видела же, как он меня испугался.
— Такой красивый… И сильный… — махины глаза затуманились и заблестели, она обняла его и прижала голову к плечу. — Я так устала сегодня… Давай снимем обувь… И одежду, вот тут вешалка...

Он снял с неё ветровку, расстегнул молнию на кофте, и получилось, что он её раздевает.
— Пойдём, — она потянула его за руку. — Вот тут наша комната. Вернее, моя. Теперь только моя. Он уже давно в другой на диване спит. Выключи свет, всё равно светает.

Вася выключил свет, и, торопясь, чтобы остатки темноты совсем не исчезли, снял с неё кофту, стянул ей через голову майку, расстегнул пуговицу на джинсах, а потом вдруг начал раздеваться сам. До трусов он разделся быстро, но за это время она уже успела остаться в белье и лечь под одеяло. «Постель, наверное, холодная», — подумал он, и полез следом.

Впервые за всё время так много их кожи соприкоснулось.
— Как ты пела красиво сегодня, — прошептал он.
— Я так пела, потому что ты был у меня за спиной.
Застёжка лифчика никак не хотела поддаваться.
— А если бы меня там не было?
— Тогда бы вообще ничего не состоялось, это же ты всё придумал.
— Хорошо придумывать, когда есть для кого.

Тут он, наконец, сумел справиться с лифчиком, и дело пошло быстрее. Алкоголь, усталость, происшествие около подъезда — всё это должно было испортить им первый совместный опыт, но ничего подобного не случилось. Всё шло, как по маслу, без заминок и происшествий. И вот Маха, достигнув конца, крепко сжала ему локти и громко простонала:
— Мура моя...
Вася остановился и физически ощутил холод, медленно поднимающийся вдоль позвоночника, от крестца к шее. Он выматерился про себя, и еле удержался от того, чтобы не выматериться вслух.

Вот так вот никогда не знаешь, откуда ждать подвоха.

Выспавшись к середине дня, хотели пойти перекусить, но у Махи зазвонил телефон.
— Блядь, это мама, — сказала она со страшной досадой. — Сейчас начнётся.
Взгляд её стал холодным, голос понизился.
— Алло. Выгнала. Да. — Она слушала с полностью неподвижным лицом, только ноздри иногда поднимались. — Не ваше дело. Здесь. Зачем он тебе? — она повернулась к Васе. — Прикинь, она меня просит с тобой поговорить.
— Так давай! — в отличие от любовников, мамы не дерутся, и маму он не боялся.
— Я не хочу чтобы ты с ним говорила. — В трубке ей сказали что-то неприятное. — Ну, хорошо. На.
Она протянула телефон Васе, и тот, предвкушая интересный разговор, быстро поднёс его к уху.
— Алло.
— Послушайте, вы! — в трубке раздался не юный уже голос, а все интонации говорили о том, что это голос женщины, привыкшей проигрывать. — Как вы… Как вы имеете наглость вообще так себя вести! Силой врываться в мой дом! Угрожать моему зятю!
— А он уже зять, да?
— Фактически, да!
— Ну, так значит, у них фактически развод.
Мама поняла, что снова проиграла, и сменила возмущение на горький сарказм:
— А вы, значит, и есть тот самый подлец, который решил сломать моей дочери жизнь? Ну и что она теперь, к вам переедет? Вы учтите, я больше кроме Димы никого не приму!
— Посмотрим, как пойдёт, — уклончиво ответил Вася. Так далеко он пока не задумывался.
Мама, тем временем, совсем пала духом:
— Вот и пускай проваливает. Пускай забирает все свои плакаты с автографами этими проклятыми, все свои ноутбуки, скрипку свою пусть берёт, всё равно без толку только место занимает. Не хочу никого больше… — в трубке послышались всхлипы, и Вася совсем растерялся.
Он отдал Махе телефон, та приложила его к уху и констатировала:
— Всё. Она трубку положила. Что она сказала тебе?
— Пусть, говорит, сама уходит и скрипку забирает. Не знал, что у тебя скрипка есть — ты что, играешь?
— Играла раньше. Ладно, это не важно. Пошла она в жопу. Уйду и всё. Вообще в Москву уеду. Меня Синди в Москву давно зовёт, директором у них буду работать. Найду, чем заняться. Поедешь со мной?
— Ну только не прямо сейчас! Как-то ты сразу с места в карьер.
— А фигли. Или пускай квартиру мне покупает. Нам отец при разводе акции на двоих оставил, вот пускай продаёт акции и покупает мне квартиру.
Этот вариант устраивал Васю гораздо больше.

Но, вообще, ситуация его озадачила. Тому квартира, этому квартира, сами в элитном доме живут… Кого это он подыскал себе на тусовке в бардовском клубе? Чья она дочь?

* * *

Ну и вот всё оно настало.

День города уже подходил к финальной части, ди-джеи понемногу сворачивались со своими сетами, вскоре на сцене должны были показаться местные рок-энтузиасты, а в конце кто-то не местный, и очень популярный, но кто – держали в секрете. Понятно было, что это какие-то рок-знаменитости из того самого второго эшелона – по деньгам это получалось как раз, как ежегодные эстрадные телеэкспонаты из музея аплодисментов. Причастные к тайне организаторы от мэрии загадочно улыбались, но сюрприза никому не раскрывали. Гадать было бессмысленно. Так оно и лучше — меньше нервов потратится.

Рок-часть сразу же началась с конфуза. Ветераны местной сцены, загорелые пузатые металлисты с проработанными лицами, вышли тряхнуть стариной. Они позвали в качестве соло-гитариста своего друга, так как с участником из классического состава уже много лет у них была вражда и непонимание. Репетиции им самим были не нужны, потому что песни эти они за много лет научились играть в любом состоянии, а вот приглашённому музыканту репетиций, видимо не хватило.

На самом патетическом месте, когда солист выпятил грудь в машущую толпу и поднял руки вверх, запев на самой высокой ноте — “Армагеддон! Армагеддон!” — соло-гитара сперва сбилась с ритма, затем громко заиграла не в той тональности, басист попытался спасти положение и испортил всё ещё сильнее, не выдержав, залажал ударник и вообще бросил палочки на пол, все за сценой захохотали, хохот перешёл на публику, угар и пафос внезапно обернулись нелепым крахом, сверкание духа пало перед неотвратимостью случая. Солист разъярился, будучи весь в темпераменте, торжественно подошел к гитаристу-вредителю и, на глазах у всей площади, отвесил ему широкого, громкого леща.

— Это была группа “Штиль”, группа “Штиль”, друзья! — надрывался ведущий, тщетно пытающийся спасти ситуацию. Но главное, что заботило “друзей” — кто сейчас первым выложит в интернет случайную запись с телефона.

Следом выступать не хотел никто, и даже пришлось устраивать жеребьёвку. Солист за сценой бросал разными вещами в неудавшегося виртуоза и материл его, а все материли ветеранов тяжёлого рока за нарушенные планы. Жеребьёвка поломала всё: организаторы хотели, чтобы чем моложе группа, тем позже она бы играла. Так спокойнее, что толпа не разойдётся в начале, слушая неизвестных им музыкантов. Так Маха должна была петь в самом конце — и её это очень занимало, она по секрету сообщала всем, что приготовила своему бывшему какой-то неприятный для него сюрприз. Жребий же спутал ей все карты, димин басист вытянул самый финальный номер, а Васе досталась какая-то серединка. Он был, понятно, не виноват, но расстроился.

Обстановка постепенно электризовалась всё большей нервозностью, публика была настроена иронично и только и ждала новых неудач, чтобы посмеяться над местной самодеятельностью. На сцену бросали мусор и куски газона, свистели. Когда Маха и парни вышли под свет софитов, было уже совсем холодно и темно, накрапывал мелкий противный дождик. Море насмешливых голов встретило их свистом и хохотом. Тут-то Вася и понял, как выручит его сейчас и автоматизм, и опыт лажи на клубном концерте. Начали они на удивление ровно, Маха вступила так, словно бы совершенно не волновалась, а слов в площадной акустике всё равно было не разобрать. Насмешливая толпа поняла, что смеяться пока не над чем, да и девочка симпатичная, вторая песня прошла совсем хорошо, и, уходя после третьей, Вася услышал, как за спиной кто-то громко крикнул:
— Ну, наконец-то что-то нормальное попалось!

Неизвестно, запомнили ли их зрители, но за сценой они мгновенно стали звёздами и всеобщими любимцами. Переломили ситуацию, победили холод и насмешки толпы. Всеобщая любовь их докатилась и до биотуалетов, за которыми тусовался Дима со своей группой, чтобы не пересекаться. Вася видел, как он косится из-за плеча и нехорошо улыбается, и относил это на бессилие завистника. Даже то, что ему придётся выступать в финале и махин план мести остался неизвестным, больше Васю не беспокоило.
Тайну о том, что за звёзды будут выступать в финале, до самого конца сохранить не удалось, и Вася узнал об этом по тому, как отошедшая от него Маха где-то за сценой громко радостно завизжала, прыгая, вбежала под засценный тент и бросилась ему на шею.
— Будет петь Синди!!! Отлично!!! Ночью пойдём тусоваться к нему в гостинцу, а-а-а-а-а!!! — она хлопала в ладоши и прыгала, и Вася понял, что никогда ещё в жизни не видел её такой радостной.

В этот же момент на сцене объявили последнюю местную группу, и все услышали немного развязный димин голос. Он, чем-то расслабленный, провёл по гитаре рукой несколько раз, потом остановился и сказал:
— Ну, что, всем здравствуйте!
Потеплевшая к концу толпа приветливо посвистела ему.
— Мы завершаем этот концерт, перед тем, как сюда выйдет Синди Лётчик со своей группой! — отобрал он хлеб у ведущего, и сорвал восторженный зрительский ор. С его стороны это был мудрый ход: сейчас, в ожидании кумиров, публика будет намного веселее. — А девочка в середине концерта вам понравилась?
Настроенная на благосклонный лад толпа прокричала что-то согласное. И девочка им понравилась, ход концерта переломившая. Давайте уже, мол, играйте быстрее.
— Она мне тоже нравится, — всё не начинал и не начинал Дима. — Она вообще много кому нравится. И ей тоже многие. — назревала какая-то история, и народ приумолк. — В её пещерке побывали многие известные вам музыканты! Вот и Синди Лётчик там не раз шарил своей удочкой! — на этом месте публика начала немного подгыгыкивать. — Там отметились такие личности, как солист группы “Звёздный путь”, барабанщик “Тараканов”, басист группы “Товарищи”. — Он делал паузы между именами, и после каждого имени смех нарастал. — Всех не упомню, хозяйка она приветливая! Да и я, — глумливо усмехнулся он, — удостоился парочки минетов!
Площадь хохотала уже вся, Вася обернулся, и увидел, что Махи рядом нет. Кто-то глазами показал ему в сторону биотуалетов, где недавно стоял весь концерт Дима с группой, и он увидел, как она, в ярости, выбегает из кабинки с пластиковым стаканчиком, в котором плещется мутная жижа. Он пошел было ей наперерез, но она показала охране пропуск и пошла к сварной лестнице у переднего края сцены. Когда она начала карабкаться, народ её увидел и приветливо засвистел, увидел её и Дима и, показав на неё рукой, закончил:
— Этот концерт мы посвящаем Махе! Нашей местной бляди! Нашей рок-н-ролльной шлюхе!
В этот момент она подбежала к нему и с размаху плеснула в лицо вонючую смесь из биотуалета.
По волосам его потекли грязные капли, он гадливо утёрся майкой, снял её и бросил в толпу; там поймали, но бросили дальше, и принялись играть, как в школьной игре с неприличным названием. Обернувшись назад, он увидел уже только махину спину, и бегущего ей навстречу Васю. Ждать было больше нельзя, барабанщик начал квадрат, музыканты подстроились, и толпа, быстро обо всём забыв, радостно доскакала до конца их выступления и свистом восторга встретила главных звёзд вечера.

За сценой все утешали Маху, порывались набить Диме морду, но тот после концерта предусмотрительно спрыгнул со сцены вниз, протягивая публике руки, как настоящая звезда, и смешался с толпой, бросив музыкантов собирать инструменты в одиночестве. В тот день его так и не смогли найти, хотя некоторые и искали. Отлично подготовленный план, лёгший наудачу в случайной жеребьёвке, сделал его неуязвимым для немедленной мести.
— Сука поганая, — рыдала Маха. — Столько лет отношений для него это всего лишь парочка минетов! Говно! Вот же говно!
— Ну отлично ты его в ответ говном облила, — отвечали ей, и подливали ещё алкоголя.
Ближе к концу выступления по рукам заходили и самокрутки. Все ждали, кого возьмут на афтепати в ресторан на краю города, рядом с гостиницей, где поселили звёзд. Пьяны были все, и все поехали большой толпой, Вася обнимал Маху, то теряя её, то снова находя, калейдоскоп событий кружил и туманился, то и дело все что-то выпивали или затягивались, и утром Вася обнаружил себя где-то в углу, среди окурков.

Он был замотан каким-то шутником в туалетную бумагу, лежал среди ещё каких-то пьяных. На васину возню обернулся тот самый скандальный солист группы “Штиль”, посмотрел на него мутно, и усмехнулся.
— А, Ромео! Чего от тебя, Ромео, бабы-то на чужих куканах убегают?
— Чего?!
— Чего-чего. Где хозяйка-то сердца твоего, а? — мужичок смеялся над Васей, но не зло, а как-то житейски, и  даже, немного, по-отечески. — Ты смотри там, сильно-то не расстраивайся.

Вася, понимая, что тот пытается ему сказать, вытащил телефон и начал звонить Махе, но ответная музыка донеслась из противоположного угла, где в кучу были свалены вещи. Среди них он узнал махину куртку, взял и её и нашёл в кармане телефон. Прочитал на нём своё имя: “Вызов от абонента Вася красивый”. Сбросил звонок. Увидел непрочитанную sms-ку, открыл, прочитал там: “Машка, дура, что же ты со мной творишь, я же люблю тебя!” — отправителем значился “Обсос сука тварь”. Вася сел на подоконник и стал привыкать к сосущей пустоте внутри. Так прошло минут десять, потом дверь открылась и в зал с перевернутыми столами зашёл сам собственной персоной Синди Лётчик, помятый и улыбающийся. Спросил:
— Вы это, не видели тут куртку, девчонки этой, Машки, с которой я ушёл? Она там телефон потеряла, чиканашка. Не хочет утреннего продолжения, пока не найду. — Потом увидел куртку в васиных руках, и подошёл к нему. — Вот, ты её как раз и нашёл, спасибо. А телефон там?
Вася молча отдал ему куртку и посмотрел с вызовом. Синди не мог понять, что происходит, и солист “Штиля”, закуривая и прогуливаясь, пояснил:
— Ты, это, Паш, — так Вася узнал, как Синди зовут на самом деле. — Она с этим пацаном пришла. — Потом, обращаясь к Васе, тоже сказал: — Он не знал ведь, чего ты смотришь-то так? Ну, бывает, такое дело.
— Ну ты, пацан, извини, что ж теперь, — пожал Синди плечами и ушёл.

* * *

Вася нёс своё большое мужское горе через мокрые сумерки огромного городского утра, отдирая на ходу прилипшие клочки туалетной бумаги. Листья больше не шуршали под ногами, они намокли, потемнели и только шипели недовольно, когда он пытался загребать их и подпинывать. Из-за поворота вырулил ранний пустой троллейбус, Вася сел на заднее сиденье и очень хотел поплакать, как плакал в детстве, но в горле не было даже комка, было только чувство опустошённости и боль от того, что всё так рано закончилось. Он нашел в телефоне махин номер и отправил ей сообщение: “Шлюха”. Потом вспомнил, что именно так назвал её Дима со сцены, и остолбенел от неприятной догадки: Дима не врал.
“Так вот за что он бил её когда-то давно, вот почему она с ним не рассталась!” — подумал он. — “Решила, что сама виновата, что он её заслуженно… И простила? Видимо, простила. Но сам-то каков! Остался ведь с ней после этого, жил, прощал дальше...”

Вот так вот влезешь иногда, сам не понимая, в совершенно чужую историю, слепо, как в незнакомую реку нырнёшь — а там дна нет и нет, и плывёшь наверх, а тебя словно затягивает, и так страшно, что напрягаешь все силы, скорее бы увидеть небо, и знаешь ведь, что вот-вот, и выплывешь, а всё равно ужас, и кажется, что сейчас задохнёшься. Вася испугался вот так же, и выключил телефон, поехал домой, спать.

Телефон он включил лишь на следующее утро, и сразу получил огромную кучу непринятых звонков от Махи, и несколько сообщений, где говорилось:
— Зая прости я была пьяная.
— Милый прости что я всё испортила я просто хотела отомстить этой суке я забыла что я уже с тобой.
— Васенька любимый прости меня ну включи телефон ну что же ты.
И, наконец:
— Если ты прямо сейчас не включишь телефон я немедленно вскрою себе вены!!!!!!!
Это было уже чересчур. Угрозы и шантаж. Вася набрал её номер, и услышал взволнованный голос:
— Алло!
— То есть, ты жива? То есть, это ты меня ещё и шантажируешь так? — взвился Вася.
Бросил трубку, занёс её в чёрный список, потом открыл Вконтакте, и там её тоже заблокировал.

Ближе к вечеру, когда Вася прогуливался по тем самым аллеям, ему позвонили с незнакомого номера. Он взял трубку, и с удивлением услышал, что это Банан.
— Василий, слушай сюда, трубу не кидай только, — минимальная нотка весёлости, видимо, была во всех возможных его интонациях. Такое дело, короче. Я в курсе, не ты первый. Мать её просила тебе позвонить. Она, говорит, в комнате своей все обои ободрала и лежит в куче их на кровати и рыдает. Такое дело. Ты где сейчас?
Выяснилось, что они совсем недалеко друг от друга, и через полчаса Банан уже выпытывал у Васи, что же там произошло.
— Ну, понятно. — Банан дослушал и усмехнулся. — Ты молодец, Дима-то, когда она в первый раз так спалилась, Синди этому морду бить кинулся.
— Набил? — ревниво спросил Вася.
— Зассал, — засмеялся Банан. — Даже до дела не дошло. Только увидел, что от драки никто не уклоняется, устроил сцену и ушёл, хлопнув дверью.
— Её потом побить зато не зассал, — мрачно сказал Вася.
— Да? Ого, я не знал! — Банан даже приподнял рыжие брови. — Да она с ними с детства всеми трахается, фишка у неё такая. Концерты им делает и трахается с ними. Так что ты не переживай. За этот провинциальный рок. — Банан настроился шутить, но Васе было не до шуток.
— Она мне вены вскрыть угрожала.
— И что, вскрыла?
— Наврала, сука, на понт взяла.
— Ну ты смотри. Из-за Димона-то, было дело, что и вскрывала.
Васю взяла досада. И тут он его обошёл. Надо было бить тогда. Сейчас бы не так обидно было. И Синди надо было этого тоже бить. Всех надо было бить. Душила злость.

Он резко отвернулся, и не прощаясь, стал быстро уходить. “Провинциальный рок”, — засело в голове определение. Он посчитал, какой сегодня день недели — воскресенье. Вспомнил, что сегодня должны заседать барды в своём клубе. Он совсем бросил их, решив, что бросить рок было ошибкой, а оказалось, что ошибкой было бросить их! Ну, конечно! Как он раньше не мог понять, что от рока одни разочарования.

В бардовском клубе все встретили Васю с удивлением и любопытством. “Ну-ну, кто явился”, — как бы говорили их улыбки. Ольга скривилась в иронии:
— Ну, что, ты у нас и бард-звезда, и рок-звезда, это всё любовь так окрыляет?
Вася хотел ответить, но Ольга потеряла к нему интерес. К нему все потеряли интерес, Вася ощутил, что его тут больше не любят, как раньше, что он просто ещё один, можно сказать, случайный, посетитель, захожанин, как Алиса вон. А вот и Алиса.
— Наслышана, — с усмешкой поздоровалась она с Васей. — Что, снова королева передка в своём духе выступила?
“Точно, — подумал Вася. — Она же её подруга”.
— Разболтала уже всем?
— Ну, почему разболтала. Не разболтала, а сообщила новости. Ты же рок-звезда теперь. Вице-губернаторскую дочку трахаешь.
— Чью-чью!? — Вася сопоставил фамилии. — Я не знал даже.
— Ну и дурак, жениться надо было, папан бы вам на свадьбу квартиру в Питере подарил. Он ей давно обещал, всё ищет, кому бы её на руки сдать, да нет такого дурака. Даже ты вон, и то.

Вокруг них, между тем, всё совсем опустело.
— А где все?
— А, кстати! — Алиса спохватилась. — Гоша же сегодня будет стихи читать!
— Какой Гоша?
— Да ты не знаешь! — Алиса уже уходила в сторону зала для распевок. — Ты же про нас забыл совсем, не появлялся, а он вот появился. Такие стихи талантливые пишет! А на гитаре как играет! Пошли скорее.

Послышались аплодисменты: неизвестный новичок Гоша уже прочитал что-то, и ему хлопали. Вася прислонился к дверному косяку и незаметно наблюдал. Гоша был обыкновенный, с немного сипящим голосом, но очень увлечённый и — сразу видно — талантливый. И напористый. На него были направлены все женские глаза в маленьком зале, и Вася понял, что надо ему уходить. Дослушал стихотворение и ушёл под хлопание, никем не замеченный.

Дома грустный и разочарованный Вася, не разуваясь, прошёл в комнату и сел на кровать. За окнами было совсем уже темно. На подоконнике лежала ставшая вдруг ненужной гитара.
“Дело не в том, барды или рокеры, дело в том, что и те, и те — провинциальные”.

Васе всё стало ясно. И Вася полез в интернет — узнавать, как уехать в Питер.

КОНЕЦ

P.S.

Стихотворение, которое читал в бардовском клубе новичок по имени Гоша.

Их тела невыносимо гибки.
В скверном сквере дух нечистой плоти.
Девочка старается на скрипке,
Мальчик в бонг размеренно колотит.

Их подруга с толстыми ногами
Мелочь у прохожих собирает.
Говнариха, тусит с говнарями,
Но, ведь тоже — любит и страдает.

Смотрит, как целуются другие
В истомленном соком страсти лете,
И стихи про кудри золотые
Анонимно пишет в интернете.

Их читают летними ночами
Девочки в родительских квартирах,
И с запретных сервисов качают
Фильмы о принцессах и задирах,

И, ведь тоже — любят и страдают
Всем, что скрыто платьями и плотью.
Сердце скрипкой яростно рыдает,
Вечность в бонг неистово колотит.