“Ещё есть время это сделать.
Может, сегодня не получится, но я должен попробовать. Любой ценой.”

Я повторяю это себе всю дорогу до консервационной камеры. Сегодня тот самый день. День, когда я украду свою маму. Теперь надо дождаться, пока Подонок уснёт. Уснёт - то есть уложит свой экзоскелет на койку для зарядки и воткнёт иглу люминатора в разъём прямо над стальной окантовкой его глаза.

Тогда его системы перейдут в сберегающий режим; Подонок всегда высасывает столько энергии из люминатора, сколько сможет, и оставляет только тонкую часть полосы, чтобы питать второй трансцендер. Если я что-то знаю про эти штуки, так это благодаря Мамочке: она научила меня, как тут всё устроено.

Я по-прежнему зову её Мамочка, как до того самого дня. Подонок называет его Днём номер ноль, как и следует ожидать от лжеца и лицемера. Я называю его - День, когда я выжил. Изо дня в день, в этой холодной подземной коробке, я изводил себя вопросом: почему я выжил? Был в этом какой-то высший смысл? Теперь я думаю, что если мне было суждено уцелеть - то ради того, что будет сегодня. Чтобы я мог вытащить себя и Мамочку отсюда.

Она рассказывала, что снаружи есть другой мир. Я до сих пор ей верю. Теперь мне надо усидеть в холодном проёме между ящиками и тихо ждать. Подонок играет с огнём - он бодрствует уже сорок шесть часов, или около того. Если я правильно помню, то сорок восемь часов - это предел времени, которое его трансцендер может работать без подзарядки. Когда они чередовались, он никогда не пересиживал тех двенадцати часов, о которых они договаривались.

Поначалу он прилежно укладывался на койку, установив перед этим люминатор на среднюю нагрузку, чтобы половина мощности доставалась моей маме. И тогда начиналось наше время - моё и Мамочки. В начале дня она делала что-нибудь в лаборатории, но остаток наших двенадцати часов всегда проводила со мной. Она читала мне книжки, которые принесла ещё снаружи, она рассказывала про солнечный свет - “почти как наши галогеновые лампы, но теплее”, и про растения, и про животных. Она укладывала меня в кровать и ворошила мне волосы своей рукой из стали и резины; конечно, она не была такая тёплая и мягкая, как до Дня номер ноль, но всё-таки это была моя Мамочка.

Она говорила те же слова. Мне не надо было видеть или трогать её, чтобы узнать: это она. Но со временем Подонок стал красть у нас время. Он говорил ей, что заказы срочные, что заказчики требуют, чтобы он делал всё лично, а поэтому ему нужно больше времени бодрствования. После краткой ссоры она уступила. Я помню, как она сказала: “Наша жизнь зависит от этих денег”. Когда потом я спросил, что такое деньги, она ответила, что это такая важная штука снаружи и что здесь мне она никогда не понадобится.

Теперь он наверху клепает что-то смертоносное для каких-то людей снаружи, чтобы получить ещё больше денег. Его трансцендер почти разрядился. Почему он не идёт? Так что я жду его, сидя на металлическом полу, стараясь не дышать слишком шумно. Пора заряжать твою уродскую железную замену голове, Подонок. Я мечтал, чтобы он просто разрядился окончательно - но нетушки, где же он забудет про своё время подзарядки. Сейчас он придёт сюда, чтобы высосать из люминатора очередной галлон энергии и оставить трансцендер моей мамы висеть на тоненькой ниточке тока, в очередной раз.

Вот он, тащится сюда. Я задерживаю дыхание, чтобы он прошёл мимо ящиков и не заметил, что я тут. Мне его не видно, но я слышу тяжёлый стук его механических ступней по полу. Очень скоро он пройдёт мимо меня, асинхронно двигая искусственными конечностями, как богомол из зоологического атласа.

Тдыщ. Тдыщ.

Вот бы ещё моё сердце не билось так громко: он же сразу, безошибочно узнает этот звук. У меня всё-таки единственное бьющееся сердце в этом бункере.

Тдыщ. Тдыщ.

Очень скоро он дойдёт до двери консервационной камеры. Войдёт внутрь. Подключит люминатор к трансцендеру. Тогда я пододвину шкаф на колёсиках к стойке люминатора - я ещё слишком низкого роста, чтобы достать до него без помощи, - и перераспределю поток. Когда я отключу его питание, а игла люминатора всё ещё будет внутри, завопит сирена.

Когда он пытался сделать это с Мамочкой, я прибежал и начал орать, так что он включил питание обратно и заявил: “Я просто проверял тут кое-что”.

Подонок. Тдыщ. Тдыщ. Тдыщ.

Тихий стук предаёт меня. Это мой зелёный пластмассовый дельфинчик: я его уронил. Теперь он меня обнаружит.

- Ты!

Его скелетоподобный корпус нависает над ящиками, и он поднимает меня вверх своей увесистой ручищей.

- Ты что здесь делаешь?

Пока его глаз пялится на меня, я просчитываю свои шансы. Может быть, он меня просто отпустит. Тогда я смогу вернуться к своему плану.

- А можно разбудить Мамочку?

- Нет. - А можно разбудить Мамочку? Да, я настойчив.

- Я сказал, нет.

- А можно разбудить Мамочку?

Может быть, он так и сделает. В последнее время он будил её на несколько минут, и всё - чтобы она пошла в лабораторию и сообразила, как сделать что-то, в чём он не разбирается. Бесполезный подонок. - Ты отсталый гадёныш. Я прибью тебя к чертям. Мне едва удаётся прихватить дельфина, прежде чем он поднимает меня и куда-то тащит. В спальню? Хватит ли ему зарядки на столько времени, сколько нужно, чтобы от меня избавиться? Будет больно? Похоже, он тоже осознаёт, что откладывать зарядку больше нельзя: он кладёт меня на кровать и поспешно уходит.

А значит, я могу возобновить свою миссию. Дверная ручка щёлкает. Меня заперли!

- И даже не думай выйти оттуда, отсталый гадёныш.

Его голос бросает слова, потом я слышу ещё несколько тяжёлых стуков по полу, всё дальше и дальше. Я вылезаю из кровати, прижимая дельфина к груди, и открываю ящик с маминой одеждой. После Дня номер ноль он отправил большинство её вещей - одежду, обувь - наверх, с остальными отходами. “Теперь у неё новое, производительное туловище, ей всё это больше не нужно”. Но кое-что мне удалось сохранить: вещи, которые она давала мне, чтобы я согрелся, и всё то, что она надевала, пока мы были вместе, чтобы я мог снова чувствовать её запах, и мы притворялись, что взрыва никогда не было и мы просто играем, как раньше. В одном из карманов лежит ключ. Я точно помню. Сейчас достану. Но где же ключ? Неужели Подонок рылся в моих ящиках, пока я спал? Вот он, тут, на дне ящика. Наверное, я уронил его, когда в прошлый раз брал мамину толстовку, чтобы с ней уснуть.

Я беру ключ, дельфина, надеваю на себя толстовку и засовываю в большой карман пару дополнительных носков. Не взять ли мне ещё одежду для Мамочки? Вдруг ей что-то понадобится снаружи? Но тогда я не смогу быстро бежать. Значит, нет. Я ещё раз осматриваю спальню: альбом для рисования, атлас, мамины книги - и вставляю ключ в замок. Раз, два, три. Дверь открылась. Сейчас Подонок должен быть в глубокой фазе зарядки. Тот факт, что он не знает, кто на самом деле здесь “отсталый гадёныш”, даёт мне фору перед его самоуверенной нержавеющей задницей. Закрывать меня тут живым было такой же ошибкой, как ставить эксперименты над моим детским мозгом.

Подонок хотел узнать, может ли он катализировать рост моих нейронных связей. Сначала мама не разрешала ему этого делать, но Подонок так сильно её избил, что она умоляла его прекратить. Она так кричала, что, готов поспорить, даже снаружи все слышали. Когда он устраивал маму на работу в свою лабораторию, я был просто нежелательным приложением к её таланту: она растила меня в одиночку и ни за что бы меня не оставила, - мне не было и шести месяцев, когда она согласилась на эту должность, ещё не зная, что это навсегда. Потом Подонок заметил, насколько мама умная. Он заподозрил, что и из меня вырастет толковый пацан - тут и начались эксперименты. Когда мне было три, я назвал его Дураком вместо Дерека. В тот день он меня возненавидел. Но эксперименты сработали. Мама первая это заметила - что не удивительно, учитывая, сколько времени она проводила со мной.

“Ты очень-очень умный, - сказала она. - Только Дереку не надо это знать, ладно?” Тогда я был слишком мал, чтобы спросить, почему. Теперь-то я знаю. “Всегда зови меня только Мамочка. Не разговаривай с ним. Если что-то спросит, отвечай только да и нет. Понял?” Следовать этой инструкции было легко. Подонок всё так же ненавидел меня и не воспринимал всерьёз - как тот мусор, что он готовил для отправки наверх. И благодаря его невероятной бестолковости он до сих пор понятия не имеет, что в моём теле восьмилетнего мальчика - мозг выросшего подростка. Он не представляет, какие книги мы читали с мамой: не книжки для детей, с буквами размером в его глаз, а книги про жизнь снаружи, - Мамочка пересказала мне их из своей фотографической памяти. Он без понятия, кто я на самом деле в этом теле, с дурацким зелёным дельфином в руке, и что я собираюсь сделать. Я выхожу из спальни. Свет приглушён на ночь, но мои человеческие глаза различают тонкий голубой луч из электрической комнаты. Я и без него нашёл бы дорогу. Я столько раз это делал у себя в голове. Что я слышу? Шаги? Коридор пуст. Наверно, это что-то снаружи. Так уже было раньше. Я у двери консервационной камеры. Конечно, она закрыта. Я помню, что мама говорила Подонку: “Ты точно думаешь, что нам не нужен цифровой замок, Дерек?” На что он ответил: “Тут никого нет. Ребёнок слишком мелкий, чтобы дотянуться до кнопки.” Да, я до сих пор мелкий. Но зато у меня есть зелёный пластмассовый дельфин. Если совместить мой рост с длиной дельфина, кнопка нажимается очень просто. Дверь скользит в сторону и исчезает в стене. Вот они, лежат на зарядочных койках, трансцендер к трансцендеру, разделённые только стойкой с люминатором.

Два изолированных кабеля соединяют люминатор с их трансцендерами. Мне нужен шкаф на колёсах, чтобы сделать то, зачем я пришёл. Где шкаф? Я быстро оглядываю консервационную камеру - только чтобы убедиться, что шкафа нет. Видимо, Подонок укатил его в лабораторию. На миг я рассматриваю вариант притащить один из ящиков, но быстро его отбрасываю. Будет шум. Я не уверен, что слуховое устройство на экзоскелете может распознавать звуки, пока трансцендер заряжается, но лучше не рисковать. Так что я снимаю обувь, надеваю ещё пару носков и прыгаю. Нужно постараться, чтобы подпрыгнуть достаточно высоко - так, чтобы разглядеть все кнопки и ручки, но я справлюсь. Что ещё лучше, я приземляюсь на ноги без единого звука. Всё-таки есть что-то хорошее в теле восьмилетнего мальчика. Большая ручка со стороны мамы выставлена на минимальное значение, зато отметка на ручке со стороны Подонка выкручена почти на максимум. Если я подниму до предела поток на обеих иглах, то люминатор перегреется. Не знаю, что тогда будет, и не собираюсь выяснять. “Элемент, который питает люминатор, очень редкий”, - сказала мама, когда я спросил, почему им нужно чередоваться. Я хотел, чтобы она бодрствовала всегда. Я спросил, почему нельзя сделать второй люминатор, чтобы у них обоих было по одному и они могли бы использовать их всё время. “У нас слишком мало этого элемента. Мы не можем сделать ещё.” В День номер ноль я не знал, благодарить мне Подонка или ненавидеть. Когда взрывом уничтожило внешнюю часть лаборатории, мамино тело непоправимо пострадало. Она просила позвать меня; я был внизу в спальне - дремал. С тех пор я не ложился подремать ни разу. Он так меня и не позвал, но зато быстро загрузил её сознание на трансцендер, который они собирали. Это сработало. Когда она в первый раз проснулась, то спросила, зачем он это сделал. Подонок отвечал: потому что любит её. Он отвечал: потому что твоему сыну нужна мать. Уже потом я осознал, что он сделал это потому, что она была ему нужна. Только она могла загрузить его сознание на трансцендер, а ему это было необходимо - в том взрыве он потерял обе ноги и руку.

Однажды я спросил маму, как ему удалось собрать экзоскелеты, на которых держатся трансцендеры, если у него не было ни одной руки, ни ног. Я-то думал, он умрёт. Мама сказала, что запасные тела были здесь с самого начала. Подонок знал, что может случиться взрыв. И поручал маме работать над самыми опасными задачами. В другой раз я спросил её, почему они не могут сделать побольше того элемента. Мама сказала: “Потому что у нас нет оборудования, чтобы изготовить его правильно. И мы не можем себе позволить сделать его неправильно ещё раз.” Когда Подонок её попросил загрузить его на трансцендер, мама сказала ему: “Нам не хватит на то, чтобы питать второй люминатор.” Тогда он сказал: “Мы можем вместе использовать тот, который есть. Представь, как это будет романтично - мы будем спать по очереди, как полушария мозга дельфина”. И мама сказала: “Ты прав. Так хотя бы всегда кто-то сможет присмотреть за моим сыном.” Я смотрю на люминатор и рассчитываю параметры для следующего прыжка. Это мой единственный шанс всё исправить. И ошибаться нельзя. Я прыгаю и хватаюсь за правую ручку - ту, что регулирует ток в его игле, и кручу её против часовой стрелки так быстро, как только могу, прежде чем снова приземлиться на пол. Прыгаю ещё раз. Теперь, похоже, отметка на ручке смотрит на ноль - по крайней мере, ручка больше не вертится.

Вот тебе День номер ноль, Подонок. Звук сирены подтверждает мои наблюдения. Она так орёт, что я боюсь - он проснётся. Теперь я помню. Я слышал, как он бормочет что-то себе под нос про систему защиты, которая не позволяет трансцендеру самозапуститься, пока через иглу идёт ток. Но я только что отключил ток. Теперь он самозапустится. Не знаю, что подсказывает мне так поступить, но я подхожу к его койке. Во мне нет страха, только решительность. Его резиновые пальцы понемногу начинают шевелиться - значит, просыпается. Я хватаю руками его трансцендер, выдираю из рамки экзоскелета и ломаю пополам. Игла свисает на кабеле, бесполезно качаясь.

Сирена воет, и вдруг я понимаю, что теперь бункер может самоликвидироваться. Я бегу к маминому трансцендеру, который я хотел взять. Ужасающая мысль приходит мне в голову: если взять только трансцендер, без экзоскелета и люминатора, я больше никогда не смогу активировать мамино сознание. Звук сирены сводит меня с ума. Я выдёргиваю шнур и забираю люминатор, потом осторожно вынимаю иглу из разъёма у неё на трансцендере. Тяну её за механическую руку. Слишком тяжело. Мне не удастся унести её тело. Но я не могу уйти без неё. Сирена. Я вынимаю трансцендер и бегу к камере эвакуации отходов. “Да зачем тут замок? Никто, кроме нас, этим не воспользуется”. Очень умно, Подонок. Я нажимаю кнопку на стене и запрыгиваю в камеру - вместе с люминатором, трансцендером и зелёным пластмассовым дельфином.

* - Мальчик, ты в порядке? Ты что здесь делаешь?

- Откуда он взялся?

- Глянь на его волосы. Он что, сам их обкорнал?

Люди смотрят мне в глаза, трогают меня, что-то мне говорят. Я ничего не отвечаю и не выпускаю из рук трансцендер. Я ждал, что увижу солнечный свет, но небо совсем тёмное. Мамочка говорила, что ночью очень красиво, и хотела, чтобы однажды я увидел ночное небо. Я его вижу, мама. * Кто-то заправляет мне одеяло. Я лежу в кровати. - Всё будет хорошо, парень. Я смотрю на него. - Мне нужна розетка. Тут есть розетка? Где мой… эта штука? В горле больно и сухо, и слова выходят хриплыми. Он показывает на столик. Там лежит трансцендер. И люминатор. И дельфин.

- Спасибо, - говорю я.

Сколько я уже тут? Если мамин трансцендер полностью разрядился, то я навсегда её потерял.

- Надо, чтобы вы подключили мою маму. Я покажу, как.

- Подключить твою маму? Он смотрит на меня исключительно серьёзно.

- А кто твоя мама?

- Моя мама - доктор Ло.

Он застывает, как мамин экзоскелет на зарядочной койке.

- Что ты сказал?
- Мою маму зовут доктор Ло.

Он сглатывает.

- Сколько я здесь?

- Семнадцать часов.

- Подключите мою маму. Пожалуйста. Ещё есть время.

- Сколько тебе лет, мальчик?

- Подключите мою маму!

- Если твоя мама - доктор Ло и тебе примерно восемь, тогда ты мой сын.

- Мне без разницы! Подключите мою маму!

Он следует за моим жестом, кивает и включает в розетку люминатор. - Вставьте иглу. Он делает, как я ему говорю.

- Спасибо. Теперь… нам надо достать её тело из бункера. Её искусственное тело.

Он снова кивает. Мои веки наливаются тяжестью. У меня получилось. Ещё есть время.