Георг Гейм \\ перевод Константин Матросов
Корабль
Они плыли на небольшой коралловой посудине, которая огибала Кейп-Йорк через Арафурское море. Иногда они видели на севере синие горы Гвинеи, иногда – бесплодные австралийские берега на юге, грязным серебряным поясом встающие над дрожащим горизонтом.
На борту было семь человек. Трое англичан, один из которых был капитаном, ирландец, два португальца и китаец в должности кока. И потому что их было очень мало, они хорошо дружили между собой.
Теперь судно шло на юг в Брисбен. Там они должны были разделиться; то есть все, кроме одного, остались бы там.
Их курс пролегал через небольшой архипелаг, справа и слева было несколько островов – остатки большого моста, который когда-то давным-давно соединял Австралию и Новую Гвинею. Теперь его затопил океан и казалось, что его никогда и не существовало.
Они завели судно в небольшую тенистую бухту, ошвартовались и бросили якорь. Трое мужчин вышли на берег – искать жителей острова.
Мужчины продрались сквозь прибрежный лес, с трудом перебрались через гору, прошли через каньон, и уже через несколько часов вернулись тем же путём к морю.
На острове не было следов ничего живого, кроме растений. Матросы не слышали крика птиц, и ни одно животное не встало на их пути. Повсюду была зловещая тишина. Даже море у их ног было тихим и серым. «Дьявол, но ведь кто-то должен быть здесь»! – воскликнул ирландец.
Они аукали, кричали, стреляли из револьверов. Ничто не шелохнулось, никто не пришёл на их зов. Втроём моряки шли вдоль берега по воде, по скалам и береговым кустам, и никто не встретился им. Высокие деревья смотрели на них, как большие безмолвные призраки, как громадные ужасающе неподвижные мертвецы. Тень тревоги, смутная и таинственная, пала на них. Они искали друг в друге силы победить страх, но находили только испуг на лицах и молчали.
В конце концов товарищи пришли к мысу, к последнему месту, последнему прибежищу для того, кто мог тут жить. Там, на самой кромке скалистого выступа, они увидели нечто, что ввергло их в оцепенение.
Друг на друге лежали три тела: двое мужчин и женщина в примитивном дряхлом платье. На её груди, руках, лице - по всему телу - были синие пятна и красные точки, какие бывают от укусов насекомых. И несколько больших бубонных пятен вспухли, надув кожу так, что она лопнула.
Сломя голову, матросы бросились наутёк. Это была не та опасность, которая могла им угрожать. Но, казалось, таинственный рок, неясное зло таилось на лицах этих трупов, то, для чего не было никакого названия, нечто, что излучало ледяной бесконечный ужас, незаметно разливающийся в воздухе.
Они быстро бежали, разрывая одежду о шипы кустов. Всё дальше. Падая и запинаясь друг о друга.
Последний из бегущих, англичанин, зацепился за ветку и, пытаясь вырваться, невольно оглянулся. И тогда ему показалось, что за массивным стволом дерева он видит небольшую чёрную фигуру, похожую на женщину в траурной одежде.
Он позвал своих спутников и указал в сторону дерева. Но там ничего не было. Они смеялись над ним, но смех их был хриплым, искусственным.
Наконец отряд возвращался на корабль. Лодка, спущенная ими на воду, и принесла их на борт.
Они решили, что ничего никому не расскажут о том, что видели. Договорились держать язык за зубами.
Вечером француз, перегнувшись через перила, смотрел вниз. Там, в трюме, огромной живой массой копошилась армия крыс, они лезли из всех люков и трещин. Толстые коричневые туши плавали в водах залива, вся вода блестела от их тел.
Крысы бежали с корабля.
Он подошёл к ирландцу рассказать о том, что видел. Но тот, сидя на канате, смотрел прямо перед собой и ничего не хотел слушать. И англичанин сердито посмотрел на француза, когда тот пришёл к нему в каюту; он вышел наружу ни с чем.
Была ночь, экипаж спустился под палубу и улегся в гамаках. Только капитан заснул один в койке в кормовой части судна. Гамак китайца висел на камбузе.
Когда француз спустился с палубы вниз, он увидел, что ирландец и англичанин катаются по полу, избивая друг друга. Они катались между судовыми коробками, их лица посинели от ярости. Остальные стояли вокруг и смотрели. Француз спросил португальца о причинах драки и тот ответил, что они повздорили из-за шерстяной нитки для штопки чулок, англичанин хотел отобрать её у ирландца, а тот ударил его.
Наконец они отпустили друг друга, сели по углам каюты и сидели там, молча слушая шутки окружающих о них.
Позже все они расположились в гамаках, только ирландец взял циновку и пошёл с ней на палубу.
Гамаки мерно колебались в такт движения судна взад и вперёд, чёрная тень мелькнула между бушпритом и входом в каюту.
И свинцовый воздух тропической ночи, полный тяжёлых туманов и удушливых испарений спустился на судно и завернул его в непроглядный кокон.
Экипаж спал в пугающей тишине, и звук дыхания людей звучал глухо и издалека, как будто под толстой крышкой громадного чёрного гроба.
Француз боролся со сном, но постепенно почувствовал, что проигрывает в этой тщетной борьбе. И перед его закрытыми глазами предстали первые смутные картинки – колеблющиеся предвестники сна. Маленькая лошадь, несколько человек в огромных старомодных шляпах, толстый голландец с длинной белой бородой, маленькие дети, а за ними - что-то похожее на большой катафалк, едущий по пустым улицам в мутном сумраке.
Он уснул. И засыпая, почувствовал, как кто-то стоит в углу, глядя на него. Он пытался открыть глаза, но свинцовая рука сна уже накрыла его.
И долго морская зыбь качала чёрный корабль, стена реликтового леса маячила едва различимым призраком в ночи, и корабль глубоко затонул в полночной тьме.
Луна высунула свой жёлтый череп между двумя высокими пальмами. Некоторое время она светила, но потом исчезла в густом подвижном тумане. Только иногда она проглядывала меж клочьев дрейфующих облаков, смутная и небольшая, как безобразное бельмо слепого.
Вдруг долгий крик острой секирой рассёк ночь.
Он вырвался из капитанской каюты так громко, как будто источник его был в метре от спящего экипажа. Они сели в своих гамаках и сквозь сумерки видели бледные лица друг друга.
На несколько мгновений воцарилась тишина; вдруг крик раздался вновь очень громко, он повторился трижды. Крик разнёсся оглушительным эхом на огромные расстояния в ночной тишине, отражаясь где-то в горах и медленно замирая там, как зловещий хохот.
Люди ощупью искали что-нибудь, чтобы зажечь свет, но ничего подходящего не нашли. Тогда они заползли обратно в гамаки и сидели там парализованно, ни слова не говоря.
Уже через несколько минут послышалось шарканье шагов на палубе. Некто был над их головами, тень появилась в дверном проёме каюты и проскользнула дальше. Матросы смотрели друг на друга вываливающимися из орбит глазами, и вдруг от гамака ирландца раздался громкий, протяжный крик смерти. Затем хрип удушья, два коротких вскрика, дрожащее эхо и могильная тишина.
И вдруг в свете луны в проёме появилось жирным пятном малайское лицо, пришлец стоял вверху на лестнице, высокий и белый, зловеще блестя в темноте.
Их губы задрожали, зубы стучали от нестерпимого ужаса.
Один из англичан попытался что-то сказать, но язык его втянулся обратно в рот, его свело судорогой и, наконец, он вывалился изо рта, повиснув, как красная тряпка. Он был парализован, и англичанин не мог с этим ничего поделать.
Их лица были белы, как мел. И холодный пот необузданного ужаса собрался крупными каплями на их лбах.
И так вся ночь шла в фантастическом сумраке, который затопил каюту напополам с лунным светом. На руках матросов проступали странные символы, древние иероглифы треугольной формы, пентаграммы, рисунки скелетов и черепов, из ушей которых вырастали большие крылья летучих мышей.
Медленно опустилась луна. И в тот миг, когда её огромная голова исчезла за лестницей, они услышали со стороны камбуза глухой стон, а затем слабое блеяние, похожее на смех старика.
Первые лучи рассвета пролетели по небу колоссальным крылом.
Они посмотрели друг другу в пепельные лица, вылезли из гамаков и на дрожащих конечностях поползли на палубу.
Англичанин с парализованным языком выполз последним. Он хотел что-то сказать, но получился только жутковатый заикающийся звук. Он указал на свой язык и сделал неопределенный жест. Один из португальцев взял его язык и синими пальцами засунул его обратно в рот.
Они плотно стояли у входа в трюм, тревожно оглядывая постепенно светлеющую палубу. Но на палубе никого не было. Только ирландец раскачивался в своём гамаке на свежем утреннем ветру вперёд-назад, вперёд-назад, как огромная чёрная колбаса.
Их магнетически тянуло к спящему; они шли к нему, дрожа всеми поджилками. Никто не окликивал его. Все знали, что ответа не последует. И поэтому все хотели отложить неизбежное. И вот они были там, вытягивая шеи, они смотрели на него. Шерстяное одеяло доходило ему до лба. Его волосы развевались на ветру. Но они больше не были чёрными, а стали белыми, как снег ночью. Один из команды стянул одеяло с головы, и тогда все увидели бледное лицо трупа, глядящее в небо широко открытыми остекленевшими глазами. И лоб, и виски были покрыты красными пятнами; крупный синий бубон на носу выступал, как рог.
«Это чума». Кто из них вымолвил это? С испуганными взглядами они отпрянули от ядовитого пространства смерти.
Вдруг к ним в один и тот же миг пришло осознание того, что всё было потеряно. Они были в беспощадных руках невидимого врага, который, возможно, оставил их лишь на короткое время. Сейчас он мог спуститься из парусов, прятаться за мачтой; он мог мгновенно выскочить из каюты, его страшное лицо свело бы их с ума, он перебил бы их всех до единого.
И в каждом из них прорастал тёмный гнев к собратьям по несчастью, причину которого они объяснить не могли.
Они разошлись по палубе. Один встал рядом с корабельной лодкой; его бледное лицо отражалось внизу в воде. Остальные расселись вдоль борта, все молчали, но все были так близко, что могли бы сплотиться в момент опасности. Но ничего не происходило. Тем не менее, все они знали, что она подстерегает их.
Где-то таится. Возможно, над ними, как невидимый белый дракон, шарящий дрожащими пальцами в поиске их сердец и распространяющий яд болезни своим жарким дыханием над палубой.
Если бы они уже были больны – они бы чувствовали в себе вялость, первоначальный натиск смертельной лихорадки? Человеку у борта показалось, будто корабль под ним начал раскачиваться, то быстро, то медленно. Он оглянулся на остальных и увидел на выразительно зелёных лицах тени, на впалых щеках - бледно-серый цвет.
«Может быть, все уже мертвы и ты единственный кто ещё жив», - подумал он. И от этой мысли страх пробежал ледяным холодом по всему его телу. Это было так, как будто вдруг ледяная рука возникла в воздухе и провела по нему.
Медленно настал день.
Везде: на море и островах лежал серый туман, влажный, тёплый и задыхающийся. На краю океана тлела небольшая красная точка, похожая на воспалённый глаз. Солнце взошло.
И муки неизвестности заставили людей встать со своих мест.
Что должно произойти сейчас? Все должны были спуститься в трюм и съесть что-нибудь.
Но мысль: завтракать, когда над тобой в нескольких метрах мёртвые тела…
Там, на лестнице, они услышали слабый лай. На носу корабля стояла собака. Видны были туловище и голова, но что свисало из её пасти? И резкий крик ужаса вырвался из четырёх глоток одновременно.
Из пасти свисал труп капитана; его волосы, лицо, всё его жирное туловище в грязной ночной рубашке собака медленно тащила по палубе. Теперь он был у лестницы, на лице его горели те самые страшные красные пятна.
И собака выпустила его из пасти.
Внезапно они услышали громкий шум, повторившийся несколько раз, пёс показался им на глаза, и когда он проходил мимо грот-мачты, вдруг остановился, вытянул лапы, будто защищаясь от невидимого врага. Но когти не спасли его от неумолимого невидимого преследователя.
Собачьи глаза вылезли из орбит, язык высунулся изо рта. Он дышал прерывисто, будто кто-то душил его. Последняя судорога потрясла тело, он вытянул лапы и скончался.
Сразу же после этого француз совершенно чётко услышал шаркающие шаги рядом с собой, и ужас ударил молотком по черепу.
Он хотел закрыть глаза, но это ему не удалось. Он больше был не властен над собой.
По палубе шёл португалец и, подойдя к борту, он судорожно вцепился в него руками.
Он выглядел жалко. Он хотел бежать, хотел оторвать ноги от палубы, но у него не было сил. Невидимые существа, казалось, придавили его. Когда он, скрипя зубами, почти перекинул ногу через борт, он запнулся и жестяным голосом протянул: «Мама, мама».
Его глаз ритмично дёргался на пепельно-сером лице. Судороги в ногах прекратились, и он упал, тяжело ударившись лбом о палубу.
Невидимые существа продолжали свой путь, француз услышал медленные шаги сзади. Видимо, они приближались к двум англичанам. И страшная картина повторилась вновь. Снова раздался крик, выдавленный из горла предсмертной агонией, и ещё крик. Крик «мама, мама», в котором была вся их жизнь.
«И теперь они придут ко мне», - мелькнула у француза мысль. Но всё кончилось, всё стихло. И он был один среди мертвецов.
Наступило утро. Он не двинулся с места. У него была только одна мысль: когда она придёт? И его губы непрерывно механически повторяли одну короткую фразу: «Когда она придёт, когда она придёт»? Медленно расползался туман. И солнце близилось к полудню, оно превратило море в огромную блестящую гладь, огромный серебряный диск, который сиял, как второе светило, распространяя свой свет даже в трюме.
Всё стихло. Тепло тропиков кипело повсюду в воздухе. Казалось, воздух кипел. Пот ручьями струился по серому лицу. Его голова, как солнце вверху, она была как циклопическая красная башня, наполненная огнём. Он ясно видел свою голову в небе. Он был внутри неё там, где высоко и жарко. Но здесь же, по винтовой лестнице, верхние ступени которой тонули в бледном пламени, медленно полз скользкий белый червь. Его усики нащупали путь в башню, пока влажный хвост затянулся вокруг стены – его шеи.
У него было странное чувство, что было настолько жарко, что человек не может выдержать подобной жары.
Вдруг что-то ударило его огненной жердью по голове и он упал. «Это смерть», - подумалось ему. Некоторое время он лежал на раскалённых досках.
Француз проснулся внезапно. Жидкий приглушённый смех носился над ним. Он поднял голову и тогда он увидел: корабль шёл, шёл на всех парусах. Они были белыми и набухшими, хотя на ветер не было ни малейшего намёка. Море было зеркально-ровным пламенным адом. А в небе, в точке зенита солнце оплывало как гигантская масса раскалённого металла. Оно было разбрызгано по всему небосводу, и воздух, казалось, горел. Вдали несколькими голубыми точками виднелись острова, где они бросали якорь.
И вдруг ужас нахлынул снова, десятками сколопендр пробежав по венам от головы до ног, заковывая холодом тело.
Перед ним лежали мёртвые. Их лица смотрели вверх. Кто перевернул их? Их кожа была серо-зелёного цвета. Их белые глаза смотрели на него. Начавшееся гниение растянуло их губы в безумной улыбке. Только тело ирландца покоилось в гамаке. Он бессмысленно попытался оторваться от корабельных досок.
Но невыразимый страх сделал его слабым и беспомощным. Он опустился на колени. И теперь он знал, что она придёт. За мачтой было что-то. Чёрная тень. Её шаги звучали на палубе. Прозвучали за крышей каюты, потом она показалась на глаза. Старая женщина в чёрном старомодном платье, длинные седые пряди упали по обе стороны её бледного старого лица. Взгляд её глаз неопределённого цвета, похожих на пару пуговиц, впился в него. Всё её лицо было покрыто красными и синими гнойниками и, как диадема, на лбу высыпали красные шишки под её старушечьим чепцом. В чёрном мятом кринолине она шла к нему. Последним отчаянным рывком он встал на четвереньки. Сердце бешено стучало. Он снова упал.
И теперь она была так близко, что он чувствовал её резкое дыхание изо рта.
Он выпрямился. Левая рука была парализована. Неведомая сила сковывала его, нечто колоссальное крепко его держало. Но он не отказался от борьбы. Он оторвался от палубных досок с помощью правой руки.
Прерывистыми шагами, почти без сознания, он кинулся вдоль борта, мимо мёртвого в гамаке, к большой верёвочной лестнице, висящей между передней мачтой и бушпритом.
Он забрался наверх и огляделся.
Но чума следовала за ним. Она уже была на нижних ступеньках. Он взбирался выше и выше. Чума не останавливалась, она неумолимо догоняла его. Он подтягивался и отталкивался руками и ногами, ногой запутался в снастях, высвободил её и вновь двинулся вверх. Чума была уже всего в нескольких футах от него. Они взобрались на самую высокую рею. На краю реи висел канат. Он подполз к краю. Но где канат? Каната не было.
Далеко внизу были море и палуба. И мертвецы на палубе.
Он хотел вернуться, но чума уже была на другом конце реи.
И теперь она шла по дереву качающейся походкой, как старый матрос.
Уже оставалось шесть шагов, пять. Он завопил низким голосом, и страх смерти раззявил его челюсти в спазме так, как если бы он сильно зевнул. Три шага, два.
Он попятился, взмахнул руками в воздухе, ища опору, опрокинулся и рухнул на палубу головой на доски. Его тело распростёрлось внизу с размозжённым черепом.
Чёрная буря неслась на восток через Тихий океан. Солнце скрылось в густых облаках, как мертвец, которому натягивают ткань на лицо. Несколько крупных китайских джонок бежали в сумраке на всех парусах от надвигающейся бури, клубящейся и сверкающей. Мимо них проплывал корабль, огромный, как подвижная тень демона. На палубе стояла чёрная фигура. В блеске кровавых сполохов она, казалось, росла, и голова её возвышалась над всеми рангоутами, и вытягивались ввысь исполинские руки, колеблясь, как журавлиные шеи на сильном ветру. В тучах разверзлась ослепительная брешь. И корабль плыл прямо в этот ослепительный поток света.
